Размышления о сути фильма “Сеньор Робинзон” протоиерея Андрея Ткачева
В 1976 году на экраны вышла комедия режиссёра Серджио Корбуччи «Сеньор Робинзон». Фильм тогда был куплен и для проката в Союзе, где прошел на «ура». Я хорошо помню и то время, и те кинотеатры моего детства, забитые под завязку на сеансах французских или итальянских комедий. Недавно фильм про то, как герой артиста Паоло Виладжо попал на необитаемый остров, и что из этого вышло, показали на каком-то федеральном канале. Я посмотрел его вновь и, что неудивительно, новыми глазами.
Теперь в нем было мало смешного. И не вечно же смеяться над тем, как бумеранг, брошенный неумелой рукой, вернувшись, бьет по лбу неуклюжего охотника. В некотором возрасте подобный смех уже неприличен. Фильм напротив показался мне грустным. И если попытаться вместить эту грусть в одну фразу, то это будет «горькая сатира о ничтожестве белого человека».
Роберто (Роби), как зовут героя фильма, является богатым дяденькой средних лет. Он в меру упитан и, как Карлсон, может сказать о себе, что он «мужчина в полном расцвете сил». Дома у него осталась сеть магазинов готовой одежды. Райский уголок, куда Роби выбросили волны кораблекрушения, является для него сущим адом из-за отсутствия всякого комфорта и цивилизации. На картине, которую рисует в своей хижине тоскующий владелец магазинов, изображено то, что он любит: дымные трубы заводов, высотные дома, много автомобилей и даже раздавленный пешеход у одной из них под колесами. Но не это главное. Интрига закручивается, когда у современного Робинзона появляется Пятница. В фильме это молодая и красивая туземка, к которой у разбалованного европейца возникают самые понятные стремления. И на этом этапе в «старые песни о главном» вмешивается новый мотив.
Пятницу нужно завоевать. В племени, к которому она принадлежит, есть еще желающие на ее руку и сердце. Роби предстоит вступить в состязание за женщину, в некий турнир с набором испытаний. И здесь начинается то, что веселило когда-то меня вкупе со всеми советскими зрителями, а теперь совсем не веселит. Лакомый до клубнички владелец магазинов должен проявить поэтический дар, физическую ловкость, а также умение терпеть боль и голод. Увы, наш герой, этот белый князь Вселенной, ради которого с утра до вечера шумит и хлопочет сложнейшая цивилизация, оказывается совершеннейшим ничтожеством. Ради этого, думаю, и снят фильм.
Роби не умеет терпеть голод. Боль тоже не умеет. Поэтического дара у него нет (ошметки стихов, оставшиеся в памяти со школы не в счет). О ловкости лучше вообще помолчать. Роби, а в его лице и белое человечество, соревнованием деклассированы. Правда Пятницу ему все же вождь отдает, но по соображениям «от противного». Роби оказался так ничтожен, что без жены пропадет, а его соперник еще найдет достойную подругу. Правда жизнь в племени с молодой женой у Роби тоже не заладилась. Он и здесь оказался ничтожен. В конце концов его находят спасатели во главе с законной женой и Робинзон покидает остров. В ходе прощания с Пятницей Роби говорит ей: Так, наверное, будет лучше. Все же я белый, ты черная. Женщина отвечает: Да. Я черная, а ты… Тут она произносит короткое слово на своем языке. Роби переспрашивает, хотя лучше ему этого не делать. Фраза означает «я черная, а ты дерьмо». И ради этой фразы тоже, быть может, снимался фильм. И над чем мы смеялись тогда, в конце 70-х, ума не приложу. Смеялись, конечно, как над текстами Гоголя, там, где плакать нужно.
Вот, вроде бы, и все. Но не все. Фильм совсем не про то, какие хорошие дикари и какие плохие белые. Реальные дикари вовсе и не хорошие, о чем можно много узнать из многочисленных соответствующих источников. Этот фильм – европейская рефлексия на собственное обнищание, и укладывается он в длинную и специфическую традицию мысли.
«Человек рождается добрым. Его портит цивилизация». Это крылатая фраза Руссо из трактата о воспитании. Насколько она повлияла на жизнь мира можно понять хотя бы из того, что в нее полностью (!) помещается весь поздний Лев Толстой с его пафосом борьбы с Церковью, государством, искусством и всем вообще, кроме великого опрощенства. «Цивилизация испортила нас!», — вопили во времена оны образованные европейцы, уставшие от буржуазной жадности, буржуазной пошлости и буржуазного же разврата. И вот белые люди отправляются в поисках земного Рая, подобно Гогену, уехавшему на Таити. Изобретается специальный термин «bonsauvage» — «благородный дикарь». С этим виртуальным персонажем в его литературных воплощениях вы несомненно знакомы. Это и Тарзан, и Маугли, и Чингачгук Большой Змей, и Оцеола вождь семинолов, и Человек-амфибия. Дерсу Узала тоже он.
Одни зачитывались Фенимором Купером, другие Майн Ридом. Третьи получали информацию через кинофильмы. Но так или иначе, через печатный лист или через движущееся на экране изображение многие поколения воспитались на восхищении перед «добрыми дикарями», людьми природы. На их фоне белый человек, человек не природы, но цивилизации, подчеркнуто подл и корыстолюбив, жесток и опасен. Так произошла культурная сублимация, и белые люди стали признаваться в собственной порочности, только не перед Богом Живым, а перед выдуманным ими же образом человека, неиспорченного нравами современного города.
У этой темы есть много продолжений и ответвлений. Современные реалити-шоу, в которых холеных горожан высаживают на необитаемый остров с целью выжить и приспособиться оттуда же. И Карлос Кастанеда, переполошивший во время оно читающий мир своими откровениями о тайной мудрости мексиканских индейцев племени яки, тоже оттуда. Интерес к язычеству – все те же духовные поиски наощупь. А еще есть множество белых чудаков, слоняющихся то в дебрях Амазонки, то в высокогорьях Анд, что лишь подтверждает сказанное. Одни находят смерть, другие привозят снятый материал для канала Discovery. Но ищут они всегда нечто большее. Поскольку внутри у нас есть тоска по Золотому веку. Есть желание вернуться в утраченный Рай. Есть убежденность в существовании у кого-то неких знаний, которые нами самими утрачены. И чувство горького и всеобщего обнищания тоже есть. Не у всех, но у тех, кто преполовинил земную жизнь и не потерял совесть. А еще есть упертое нежелание каяться перед Богом, лукаво и заботливо заменяемое на поиски Чаши Грааля, или Шамбалы, или Золотого века, или природной гармонии. Да чего хотите, ибо поглупевшему европейцу что не расскажи, он во все поверит.
Кроме Евангелия.